В последней, четвёртой части эксклюзивного интервью Cyclingnews Лэнс Армстронг рассказал о том, что для него значат победы на Тур де Франс, о взаимоотношениях с UCI, Тайлером Хэмильтоном и Флойдом Лэндисом.

- Давайте поговорим о Фонде по борьбе с раком. Вы считаете, что можете туда вернуться?

- Туда не может быть обратного пути. Обратной дороги нет. Я не вовлечён в работу Фонда, хотя мне всё ещё приходят просьбы, но произошедшие события разрушительно повлияли на Фонд и сообщество. Правда, я не знаю, что принесёт с собой будущее. Моя история не изменилась. Я основал Фонд в 1997, ещё до того, как выиграл Тур. Фонд не был средством, я не думал, что вот у меня есть парочка побед на Турах, и мне лучше сделать что-то хорошее для людей. Он был основан в день, когда мне поставили диагноз, у нас была скромная цель постараться помочь людям. Потом пришли победы на Турах, и всё раскрутилось. В смысле истории моего здоровья или желания помогать людям ничего не изменилось. После этой истории, ядовито повлиявшей на всё, что меня касается, я не знаю, какое место могу там занимать. Надеюсь, время смягчит некоторые обстоятельства, и я смогу вернуться, чтобы делать то, что для меня важно. Я говорю не о соревнованиях, а о сборе денег для помощи людям. Не мне решать, надеюсь, у меня будет шанс вернуться.

- Какой момент за последний год был самым тяжёлым?

- Их было много. Отойти от дел Фонда было трудно, но самое важное в моей жизни – семья и дети. Слава Богу, они это преодолели, у них отличные друзья и школа. В первый день я не знал, как они смогут пойти в школу. Но сейчас, слава Богу, всё хорошо, так хорошо, как только можно было пожелать. Теперь, когда я знаю, что с моими детьми всё в порядке, я могу сказать, что труднее всего принять было расставание с фондом.

- Но Вы пытались оспорить это в суде, чтобы этого не произошло?

- Не хочу вдаваться в детали, но принять это было трудно. Я просто надеюсь, что смогу вновь завоевать доверие и вернуться к работе.

- Когда Вы перестали носить браслет Livestrong?

- Иногда я его не надеваю, но не потому, что хочу что-то этим показать…Просто не ношу.

- А где майки?

- Из-за того, что у нас в доме перестановки, они в кладовке. Я должен был знать, что Вы это спросите. Если вы хотите узнать, верну ли я их на стену, то ответ – да.

- Что они для Вас значат?

- Трудно сказать. Слишком большой была неразбериха, шум вокруг них. Я не знаю. Та фотография, наверное, была ошибкой.

- Согласен, но не будем говорить о ней. Что Вы испытываете, когда смотрите на майки?

- Что эти майки были завоёваны нами тяжёлой работой, командой, тактикой, лидированием, техникой тренировок. Хотя люди всё это не принимают всерьёз, высмеивают, говорят: «Эти кретины рассказывают нам, что они тренировались, но это не тренировки, а допинг». Но у нас было всё это, мы делали всё. И когда я вижу эти майки… Всё это и правда было – и тяжёлая работа, и команда. Я думаю о том, что у меня есть хорошие воспоминания, думаю об удаче, проклятой удаче и в том, что у нас было мало невезения. Думаю о постоянной одержимости выигрывать одну велогонку. Независимо от того, что говорят, всё это было. Мы сделали это. Йохан и я сидели и постоянно говорили об одной велогонке, о том, как нам проехать её ещё лучше. Когда я вижу майки, думаю об этом. И я этого не стыжусь. Я расстроен, что все мы оказались в этой ситуации, что мы совершили те ошибки.

- Что сказал бы Вам Лэнс Армстронг 1993 года и наоборот?

- Если бы это был мой сын, если бы это был Люк…Вы спрашивали меня, если бы мне кто-то сказал угомониться или остановиться…Этим парнем был бы я. Если бы ту цитату, которую Вы привели, произнёс Люк, я бы сразу сказал, чтобы он больше так не говорил никогда. Не поступай так, не прячься за этим, потому что пропадёшь. Мне легче соотносить это с моим сыном.

- Что Лэнс Армстронг 1993 года подумал бы о Вас сейчас?

- Не знаю. Лэнс сейчас и 12 месяцев назад совсем разные. Я не знаю. Думаю, я был хорошим велогонщиком с некоторыми личными недостатками, который совершил большие ошибки, который влип…Шаг за шагом я пришёл туда, где нахожусь сейчас. Мои поступки, моя реакция, мои взаимодействия, и, наконец, моё возвращение. Не было бы возвращения, не было бы проблем.

- А Вы бы признались когда-нибудь?

- Не знаю.

- Возвращусь к моему вопросу о том, жалеете ли Вы, что Вас поймали, или жалеете о том, что сделали.

- Сожалею о том, каким способом я всем управлял. Не могу выразиться яснее. Мне стыдно, я в полном смущении, касается ли это заявлений, использования рака как щита, противостояния с Киммеджем, конфронтации с Уолшем, утечка записанных показаний относительно Эммы. Мне стыдно за всё это. Я не горжусь тем, что сделал. Я вёл себя глупо, и мне стыдно. Я не могу изменить это, но постараюсь исправить. Такое случалось с другими публичными людьми, которые думали, что их затронуть не смогут.

- Что Вы думаете о Флойде Лэндисе?

- Хорошего сказать не могу. Я старался поддерживать его. Помогал ему до того дня, когда он вылез. Может, что-то тяготило его совесть, когда он соблюдал омерту (закон молчания), но по иронии судьбы, это совпало по времени со 100-миллионным судебным иском.

- Вы его ненавидите?

- Нет, нет. У меня нет ненависти к Флойду. Мне жаль его, но я не ненавижу.

- Почему Вам его жаль?

- Не буду развивать эту мысль, просто жаль.

- Вы говорили об уровне пелотона. Но ещё был уровень взаимодействия пелотона с UCI. Хэмильтон в своей книге говорит, что Ваше положение позволяло Вам делать так, чтобы UCI убирало гонщиков. Что это была за ситуация?

- Естественно, я гонщиков не убирал. Я знаю, что причиной того, что убрали его,  стало его собственное безрассудное поведение. Но я был не единственным, многие знали, что его возьмут, UCI говорил ему сбавить обороты, остановиться. В то время парни обсуждали использование синтетического гемоглобина. Тогда это ещё не могли определить, я считал это рискованным. Поэтому тогда они спрашивали меня, что происходит в пелотоне, спрашивали, слышал ли я о препарате AICAR. Три или четыре года назад меня спросил об этом МакКуэйд. Я ответил, что не знаю, но что об AICAR ходили разговоры. Это заставило их насторожиться. Я отрицаю, что UCI взяли Тайлера Хэмильтона из-за меня.

- У Вас были отношения с UCI, что означает, независимо от того, насколько плохи были их тесты, Вас никогда не собирались ловить?

- Нас не смогли бы поймать, потому что мы были консервативны.

- Терапевтическое разрешение на использование запрещённых препаратов (TUE) как пример. Если бы у вас были проблемы, их было легко разрешить.

- Ладно, говорят, так же было с Фернандо Эскартином. Думаю, Вербрюгген делал то же самое. И это не имеет ничего общего с Лэнсом Армстронгом. Это было через год после «Фестины».

- Вашему заявлению о том, что Вы были чистым в 2009, повредил тот факт, что экспертная группа UCI по биопаспортам даже не видела Ваши показатели крови с мая 2009 и до того, как Вы ушли из спорта?

- Я не могу контролировать, кто что видит. Я не раздавал свои показатели или данные, но думаю, датский эксперт по допингу Расмус Дамсгаард (Rasmus Damsgaard) – безупречный специалист. Он главный антидопинговый эксперт в Европе, он видел мои показатели и он совершенно уверен, что в образцах нет следов манипуляций. Если только все не думают, что Дамсгаард закрывает глаза или он проплачен. Он – золотой стандарт.

- А Эмиль Врийман (Emile Vrijman), автор доклада о взятых с 1999 Тура образцах, тоже закрывал глаза?

- Может, ради Вербрюггена, но спросите у него сами.