В третьей части интервью, взятого Полом Киммеджем, Флойд Лэндис рассказывает о том, как он начал выступать в одной команде с Лэнсом Армстронгом, как ему пришлось налаживать отношения с UCI, как он впервые попробовал использовать допинг, и какие размышления и изыскания предшествовали этому опыту. Он говорит о том, какого было быть другом великого Лэнса, и насколько в Армстронг в частной жизни отличатся от своего публичного образа, и проливает свет на то, что стало причиной его разрыва с US Postal.

- Когда в 1999-м ты присоединился к Mercury, ты не беспокоился о деньгах, - едва ли они много тебе платили, но в 2001-м ты ввязался в серьезную тяжбу из-за своего контракта. Что изменилось? Я знаю, ты женился в том году, и кто-то даже предполагал, что Эмбер была «амбициозной» и «толкнула» тебя на это. Это так? Как все было?

- Нет, Эмбер никогда не подталкивала меня. У меня всегда было очень четкое отношение к деньгам. Вот мои правила: 1) Если я говорю, что заплачу кому-то, то я заплачу им, вне зависимости от того, как хорошо они сделали свою работу. Например, я заплатил Майклу Рутерфорду (его агенту) 10% от своего контракта в 2006-м, даже несмотря на то, что мне платили только до июля, а потом уволили. 2) Если кто-то нанимает меня для чего-то – даже если я считаю, что стою больше, - то я делаю свою работу максимально хорошо, пока они согласны мне платить. 3) Если кто-то соглашается платить мне, но возникают законные основания, почему это невозможно, я забываю, прощаю и никогда не думаю об этом снова. 4) Если кто-то соглашается платить мне за услуги и не платит, хотя имеет такую возможность, я бешусь и добиваюсь, чтобы мне заплатили, неважно, чего это мне стоит. Это основано на том, чему учили меня мои родители: если ты соглашаешься на что-то, ты делаешь это, несмотря ни на что.

- ОК, ты присоединился к Postal в 2002-м, но при этом тяжбы с Mercury и UCI продолжались?

- Да, я все еще пытался получить свои деньги, когда я начал гоняться с Лэнсом, и я прокомментировал для Тима Малуни из Cyclingnews – к тому моменту я уже гонялся за Postal Service два или три месяца, - что я был расстроен, что UCI не следует своим правилам. И Фербрюгген позвонил Лэнсу, чтобы тот пошел ко мне и сказал, что я должен отказаться от своего заявления и извиниться в Cyclingnews. И в этом контексте… я начал говорить с Лэнсом о допинге, и он давал мне советы по поводу тех вещей, которые мы делали, объясняя это на примере того, как  работает Феррари, и мы вместе тренировались. Этот вопрос (об извинениях) всплыл в тот период в одном из разговоров: «Смотри, Флойд, ты должен делать то, что говорит этот парень (Фербрюгген), потому что в определенный момент мы сможем извлечь из этого пользу. Это уже случалось в прошлом. У меня был положительный тест на Туре Швейцарии в 2001-м, и я вынужден был пойти к этим парням, - сказал он. – Не имеет значения, правда это или нет. Я не сомневаюсь в том, что ты говоришь правду, я уверен, что они не следуют правилам, но это не важно. У тебя нет вариантов. Ты должен извиниться». А я сказал: «ОК, я не знал, как это работает, но это достаточно справедливо. Это первый раз, когда я услышал, что кто-то заплатил за то, чтобы избавиться от теста, но все что мне нужно – это прислушаться. Если мне понадобится такого рода выгода, то я не буду оскорблять этого парня». А он сказал: «Вот что нужно сделать. Я позвоню Джиму Очовицу (президенту федерации велоспорта США в то время), и он организует звонок Фербрюггену, и ты извинишься и скажешь ему, что тебе жаль». Это имело место в 2002 году. Они пытались манипулировать тем, что я написал в электронном письме. Разговор состоялся в 2002 году.

- Почему звонил Очовиц? Какова была его роль?

- Он был связующим звеном, как объяснил мне Лэнс. Он сказал: «Смотри, Джим Очовиц – это тот парень, который организует подобные вещи».

- Так ты извинился перед Фербрюггеном публично или в частном порядке?

- И так, и так.

- Через кого ты извинился публично?

- Через Тима Малуни. Я сказал то, что я сказал Фербрюггену. Он сказал: «Да, я предполагал, что это случится, так что поместим это на первую полосу», но на первой полосе этого не опубликовал. Я хочу сказать, что это было напечатано, но…

- Но запись извинений есть?

- Да, без сомнений.

- А что насчет личных извинений?

- (Делает паузу). Я могу объединить два случая (реакция на Cyclingnews была опубликована в 2003-м), но я почти уверен, что телефонный разговор между мной и Фербрюггеном имел место перед Тур де Франс в 2002-м. Я знаю, что это было в Сент-Моритце, и я не пользовался своим американским телефоном, потому что это было слишком дорого. Мне кажется, мы остановили тренировку, и я пользовался телефоном Лэнса, чтобы принять звонок от Очовица, который связался с Фербрюгеном. Но я не думаю, что ЛА просто стоял рядом со мной и слушал, он вроде как ездил вокруг. Звонок занял всего несколько минут… и еще раз, я сделал это не потому, что меня вынудили, а потому, что полностью осознал ситуацию. Я думал: «Я извиняюсь вне зависимости от того, действительно ли мне жаль, или нет, потому что сейчас я знаю, как работает UCI». Факт в том, что манипуляции на высшем уровне оставили мне два варианта – я могу уйти и ничего не говорить и могу согласиться с тем, как это работает, и посмотреть, как повлияет этот маневр на меня.

- Сколько решений, которые ты принял после этого, были окрашены этим опытом, который ты извлек из общения с UCI и их отношений с Лэнсом? Насколько большую роль это сыграло в том, что ты решил принимать допинг?

- В этом все и заключается. Если бы у меня были какие-то причины верить, что люди, управляющие спортом, действительно хотят его исправить, я мог бы сказать: «Если я подожду достаточно долго, то у меня появится реальный шанс выигрывать без этого (допинга)», но я не представлял себе сценария, по которому я в своей жизни мог бы получить шанс ехать Тур и выиграть чистым. Таким образом, все происходило на этом фоне.

- Да, это имеет смысл.

- Я рад, что ты задаешь эти вопросы, потому что это более четко определяет то, что я пытался сказать тысячу раз, но никогда не формулировал правильно. Я взял на себя ответственность за это. Я принял эти решения. Я не показываю пальцем, и никто не заставлял меня это делать, но обстоятельства были таковы, что это решение было почти принято за меня… я не мог оправдать этого для себя до того момента (до разговора с Армстронгом), а потом я просто решил: «Все ставки сделаны. Если нет вероятности, что это наладится, то ты должен или принять это, или уйти». И в то же самое время, что делало ситуацию еще более сложной, я не зарабатывал как следует. Теперь у меня был шанс проехать Тур де Франс с победителем, я просто обнаружил, что все не так просто, как я думал, но у меня был шанс гоняться на своем велосипеде и делать большие деньги, я хочу сказать… да, я бы не ушел.

- ОК, давай немного вернемся к началу того первого сезона с Postal и твоей первой встрече с Лэнсом. В июле прошлого года в Wall St Journal ты описал первый тренировочный лагерь в декабре 2001-го, как вы прыгнули в машину и отправились в стрип-бар в Остине однажды ночью. Ты сказал, что Лэнс вел машину и нарушал сигналы светофоров.

- (Улыбается). О да, он нарушил все правила.

- И это было твое первое осознание того, что он выше закона?

- Да. Я действительно сомневался, стоит ли говорить что-то о стрип-клубе, потому что я не хотел, чтобы показалось, что я пытаюсь выставить Лэнса в дурном свете любым возможным путем, но это очень хороший момент и я не хочу о нем забывать, это было… то, как он вел себя, никак не соотносилось с тем, что он говорил в своей книге. Я имею в виду, что в велоспорте люди говорили, что он козел, и ходили слухи о допинге, но сначала я прочитал книгу, а потом услышал разные слухи. Так что теперь я знал точно.

- Ты сам это видел?

- Да, это было больше, чем мне представлялось, и все нормально, если так и должно быть. У меня никогда не было никакого опыта с прессой в целом, поэтому я не знал, как это на самом деле тяжело – делать то, что делал он, жить так, манипулировать другими, придерживаться истории, которая на 100% была сфабрикована, жить такой неприятной жизнью и даже не пытаться этого скрывать. Я хочу сказать, что был парнем, с которым он даже никогда раньше не встречался, он не дал мне никакого времени, чтобы доказать, что я заслуживаю доверия, он просто бросил меня в машину и отправился в стрип-клуб. Так что это был парень, который даже не пытался ничего скрыть, но при этом история каким-то образом оставалась такой же. Этот парень вел себя как козел, но у нас была иная история обо всем этом, и это была хорошая история – он мотивирует людей и дарит им надежду. Я живу своей жизнью так, как я хочу, и я не собираюсь судить его за то, что он хочет делать, но я знаю одно – к этим историям все не сводится.

 - Цитата из статьи в Wall St Journal: «Мистер Лэндис сказал, что был удивлен тем, что мистер Армстронг может присутствовать на подобной вечеринке, но это не вызывало у него отвращения. Если мистер Армстронг был в частной жизни иным, нежели в общественной, он сказал, что мог смириться с этим». Но учитывая то, как ты поднялся вместе с ним, как ты уживался с ним, в то время как он был таким разным в частной и публичной жизни?

- Ну, когда я говорю, что мог жить с этим… В тот момент я не верил, что смогу захотеть делать это, но потом я смог жить с этим. И я был маленькой восходящей звездой в тот момент, и я знал, что этот парень был большой звездой.

- Звездой международного масштаба?

- Да, он настоящая звезда – я хочу сказать, что не нужно об этом забывать, - так что я был маленькой восходящей звездой. Так что для меня… я не думаю, что это лучший способ прожить свою жизнь, но я просто так многого не знал; я не знал, почему должно быть именно так, но у меня не было с этим проблем, так как я был не против работать на этого парня, потому что он знал то, чего не знал я, и ладно, пусть так. Когда я говорю, что мог жить с этим, то имею в виду: «Ну, я полагаю, что так оно и есть». Опять же, я не мог это изменить и даже не мог сказать ему, чтобы он этого не делал. Я недостаточно хорошо знал его, чтобы осуждать.

- Это изменило то, что ты чувствовал к нему?

- Нет. Я хочу сказать, что слышал слухи о том, каким он был, что в действительности он не был милым парнем, каким его пытались показать в книге, так что я не был застигнут врасплох, но это было подтверждением того, что у меня уже имелось, и позволило полностью представить, кем он был на самом деле.

- Ты был разочарован?

- Да, разумеется. Я отчетливо помню чувство разочарования, потому что я хотел, чтобы история была правдой.

- Таким образом, с момента первого тренировочного лагеря в Остине ты довольно быстро стал членом близкого круга. И семь месяцев спустя, во время предтуровского тренировочного лагеря с Лэнсом в Сент-Моритце, ты впервые употребил допинг?

- Да.

- Это были тестостероновые пластыри?

- Совершенно верно.

- До этого ты видел какой-нибудь допинг?

- Я сам провел некоторые исследования, потому что хотел быть в курсе, так что я видел кое-какие фотографии…

- Ты не был свидетелем этого в команде?

- Нет, не был.

- Еще одна цитата из Wall St Journal: «Мистер Лэндис сказал, что во время сбора (Остин, декабрь 2001-го) у него был частный разговор с мистером Армстронгом и с директором команды, Йоханом Брюнелем. Мистер Лэндис сказал, что говорил с мистером Брюнелем о том, что хочет быть одним из восьми гонщиков, кто поедет с мистером Армстронгом на Тур де Франс, и он готов сделать все, что будет необходимо за рамками стандартных тренировок… Хотя о допинге не было сказано ничего конкретного, мистер Лэндис сказал, что этот подтекст, - то, что мистер Лэндис готов принять допинг, - был ясен мистеру Брюнелю». Это так?

- Именно так. Это была моя попытка выяснить, как все на самом деле, потому что я был в велоспорте достаточно долго, чтобы услышать достаточно слухов, и я понял, что для меня был открыт только один путь, и я был совершенно счастлив что-нибудь для этого сделать. Я не зацикливался на том, что я должен сделать, если у меня была возможность проехать Тур с Лэнсом, но я, безусловно, осознавал, насколько это трудное решение, и я считал, что если я войду в курс дела в знакомом месте – дома, в США, то я буду знать, чего ожидать. Все, что я знал, было всего лишь слухами, - и хотя я был почти уверен, что это были не просто слухи, я хотел знать, так что у меня появилось время все обдумать.

- Я просто пытаюсь соотнести это с твоим разговором с Лэнсом, который произошел семь месяцев спустя, и извинениями перед Фербрюггеном.

- Это был поворотный момент в моем решении принимать допинг, но тот момент не был необдуманным, и мне потребовалось некоторое время, чтобы сформировать представление об этом на всех уровнях. Мне было непонятно, как они (команда) избегают позитивных тестов, потому что, к примеру, я никогда не работал с парнем вроде Феррари. Или, например, если они использовали допинг только на Туре, и если я единожды принял это решение, то я уже там? Вопросы вроде этих и миллионы других вопросов возникали в моей голове, когда я подписался в Postal, и я полагал, что могу просто спросить об этом.

- ОК, ты впервые применил тестостероновые пластыри в Сент-Моритце, но не чувствовал себя виноватым?

- Я попытаюсь объяснить, почему не чувствовал. Тогда это ощущалось, как будто я действительно прогрессировал, я ехал на Тур де Франс, все, что мне было нужно, - это смотреть вперед, я не оглядывался назад. Я был ближе к своей мечте, чем когда-либо, поэтому я никогда не задумывался над этим, потому что для себя я уже оправдал и принял это.

- Ты никогда не отказывался от введения в себя иглы?

- Мне это никогда не нравилось, но я не отказывался, хоть и плохо это воспринимал. Но то, что я сделал впервые, было без иглы, это были пластыри с тестостероном, так что это был легкий способ. Если не слишком это анализировать, то все становится намного проще, когда это просто лосьон – это даже не выглядит, как что-то плохое.

- Ты говоришь, что всегда делился с Эмбер всем, что происходило. Ты говорил кому-то еще?

- Мы с Дэвидом много об этом говорили.

- Что он говорил? Он понимал?

- Да. Он также понимал, какое сильное замешательство это вызывает у меня, и как мне трудно. Я приезжал домой и рассказывал ему, что я услышал или узнал, и мы долго дискутировали о том, можно ли это оправдать. Я думаю, мы оба пришли к принятию того, что все так, как и должно быть. Он не давал мне советов, но пытался заставить меня задуматься.

- Задуматься о чем?

- О рисках, которые я на себя брал, о том, было ли это тем, что я хотел, или нет, был ли велоспорт таким, каким я хотел его видеть. Это было то, с чем я особенно боролся. Однажды приняв то, что другие люди делают это, и найдя для себя оправдание, что я на самом деле никого не обманываю, я все еще не знал, попаду ли я на Тур де Франс, если сделаю это, и то, что я туда попал, оставило во мне ощущение, что я добился своей цели. Я не мог этого знать, пока не сделал этого. Возможно, это был последний момент, в котором я не мог убедить себя, - сработает это или нет.

- Ты употребил слово «риски». Это был риск для здоровья или риск быть разоблаченным?

- Меня беспокоил риск для здоровья, я был обеспокоен всеми рисками, которые только могли быть. Очевидно… нет, не очевидно, но вероятно, что самым большим риском для меня был риск попасться и пытаться оправдаться перед кем-то еще. Этого я боялся больше всего. Я знал, как относились люди к тем, кто попадался, и я знал, что не хочу проходить через такое, но почему-то я решился на это… ну… я с уверенностью могу сказать одно: для любого плохо быть пойманным, потому что они отдаются на растерзание прессе, но чего я никогда не мог предвидеть, так это того, что на самом деле произошло. Как я мог предвидеть, что тот самый день, когда я ехал этап, который никто не собирается забывать, это и будет тот самый день, когда я буду обвинен в том, что делал это? Тогда весь мир наблюдал, и я действительно выиграл Тур де Франс, и это был тот самый момент, когда я был разоблачен. Можно сидеть и представлять себе все возможные риски, но я не представлял себе такого. Я не мог.

- Ты сказал, что оправдывал это, потому что никого не обманывал, но ты обманывал некоторых людей. На Туре 2006-го были парни, которые не обманывали. Как быть с этими парнями? Как ты с этим справляешься?

- Хорошо, вот факты: кто-то собирается обмануть тех парней, и я предпочел бы быть не из этих обманутых парней. Это не слишком хороший сценарий. Никто не собирается этого исправлять. И я не пошел бы в UCI, чтобы сказать им – они куплены и им заплачено.

- Что ты знаешь о Кристофе Бассоне? (Christophe Bassons – бывший французский гонщик, который был подвергнут остракизму, когда он выступил против допинга во время первого победного для Армстронга Тура-1999).

- Мне кажется, что он пытался сделать то, что я рассматривал как вариант С, когда все это обдумывал, но решил, что это не стоит моего времени, особенно в США, где Лэнс тогда был большой суперзвездой, и никто не знал, кто я такой. Я имею в виду, что если бы я встал и сказал: «Это то, что Лэнс сказал мне, это то, что я знаю о велоспорте, - вам необходим допинг, чтобы заниматься этим, а я не хочу этого делать», я не знаю, послушал бы меня хоть кто-нибудь.

- Мне было больше интересно, знаешь ли ты что-то о Бассоне и его работе в команде Festina в 1998-м?

- Нет, я не знаю, что он там делал или не делал.

- Бассон был фантастически одаренным гонщиком и гонялся за Festina в то время, когда его товарищам были предъявлены прямые обвинения в использовании ЭПО. Он каждую ночь сидел с этими ребятами за одним столом, и они насмехались и издевались над ним, потому что он отказывался от допинга.

- Мне нравится этот парень, это хорошо с его стороны.

- Как насчет силы характера, необходимой для этого?

- О, я впечатлен, потому что я сам этого не делал, я не мог этого делать.

- Ты не мог?

- Я не должен был говорить, что не мог… Я не делал, это хорошо для него, я впечатлен. Я не знаю, сколько парней делали такое, но не думаю, что их было много… Еще раз говорю, я затрудняюсь что-то сказать, потому что это будет выглядеть, как будто я оправдываю то, что я делал… так что нет, я впечатлен. Я не знаю его. Но я хотел бы его узнать.

- ОК, давай вернемся к твоим отношениям с Лэнсом, потому что ты был не только членом ближайшего окружения, но также был под его крылом. В своей книге «Война Лэнса Армстронга» Дэн Койл возвел ваши отношения на уровень дружбы. Это было так?

- Я был его другом настолько, насколько ты можешь быть другом Лэнса, но его дружба ограничивалась определенными рамками – к нему нельзя было приблизиться больше, чем на определенное расстояние, потому что, по каким-то причинам, о которых я не могу знать, он просто не позволял людям слишком приближаться к себе. Но насколько я мог, я был его другом. Он доверял мне.

- Ты хотел быть ближе к нему?

- Не обязательно, мне и так было хорошо.

- Потому что этот парень не особенно тебе нравился?

- Ну, не знаю. Он не самый общительный из парней, он не… он не такой, как мои друзья, но мне все равно, для меня этого было достаточно. Если он хотел быть так близко, а я хотел быть полезен команде, то для меня это было хорошо. Я был в команде, и я был счастлив делать свою работу и демонстрировать, что я тот велогонщик, каким я был.

- И этого было достаточно? Ты не хотел большего?

- Мне было все равно. Я хочу сказать, что было здорово быть там и чувствовать себя важным, но мне нравилось быть собой, и мне не нужен был он, чтобы быть собой. Я об этом не заботился – на самом деле я в какой-то мере презирал все это, потому что я не мог быть собой, когда был рядом с ним. Я должен был играть роль парня рядом с ним. Если были только он и я, то я был доволен, потому что я мог говорить с ним на любом дозволенном уровне, и мы могли прекрасно пообщаться. Но всегда кто-то был поблизости, он был больше защищен от самого себя и даже больше не был собой. Чем больше людей было вокруг, тем более параноидальным он становился, и он не мог контролировать ситуацию в своем собственном сознании. Но да, когда я говорю, что стал его другом, это было в определенной форме. Если он хочет заполучить вас в свой круг, то он становится по-настоящему искренним. Не то чтобы он не искренний, но он не проводит четкой линии, сложно сказать. Мне потребовалось долгое время, чтобы понять, как он взаимодействует с людьми.

- В твоем портрете, который рисует Дэн Койл в книге об Армстронге, просматривается забавная сторона. Я имею в виду тот день в Жироне, когда ты с Дэйвом Забриски сел и выпил 13 каппуччино. Расскажи мне об этом парне, потому что я не узнаю его в том человеке, который сидит напротив меня.

- Мне нравится совершать абсурдные поступки, до того момента, пока это никому не вредит, а мне никогда не нравилось этого делать. Просто иногда мне было скучно, я не чувствовал философского настроя, и мы болтались с Забриски, или я даже сам себя развлекал… (смеется). Почему бы не выпить 13 каппуччино? Проблема в том, что это производит впечатление, как будто я на самом деле какой-то безумец временами, но этим вещам есть предел, и я делаю их просто потому, что это смешно. Я не собираюсь делать ничего, что причинит вред мне или кому-то еще… хотя я предполагаю, что найдутся люди, которые скажут, что 13 каппуччино могут вам повредить.

- Как это началось?

- Была по-настоящему плохая погода, а остальные ребята хотели ехать на тренировку, но я не хотел, и я сказал» «Забриски, давай не поедем тренироваться, давай просто пойдем в кофейню». Так что мы пришли в кофейню, и я заказал каппуччино, и когда пришла официантка и спросила, не хочу ли я еще один, а это было в Жироне, и там всегда какое-то странное языковое взаимодействие… Она решила, что это смешно, когда я заказал третью чашку, и потом это стало так забавно, что я заказывал еще и еще. И она продолжала приносить их, и, потому что она их приносила, я их пил, и становилось все смешнее – особенно для Забриски. Так что в итоге я выпил тринадцать или что-то около того…

- А Забриски тоже их пил?

- Нет, он остановился на четвертой или пятой. Когда я сдался, то просто вернулся и заснул.

- После всего этого кофеина?

- Да, не знаю, почему, но я могу спать после большого количества кофеина. Так что мы вернулись, и Забриски рассказал парням об этом аттракционе, и это дошло до Лэнса… Это было в начале года, и я не проводил слишком много времени с ним на тренировках, И он оценил это так: «Этот парень не имеет представления, что ему делать, и он просто любит болтаться без дела, так что необходимо сказать ему, что делать». Так что он взял меня на тренировку и начал инструктировать меня, как себя вести и как тренироваться, и я не собирался с ним спорить. Я имею в виду, вот Лэнс Армстронг говорит мне, как тренироваться, и я не собираюсь говорить: «Я уже тяжело потренировался, я уже поработал как следует, чтобы быть здесь». Так что я просто слушал, и если я чего-то не знал, то был совершенно счастлив выслушать его советы, но все, что я на самом деле вынес из этого разговора, было: «Я только что приспособился ко всему здесь. Лучше я не буду слишком ярко выделяться. Лучше я не буду слыть чокнутым». И я думаю, поэтому он был немного разочарован, когда я ушел. Ему казалось, что все, чего я добился, я добился благодаря его советам. Но не представлял, как много я работал или что я пережил, чтобы попасть туда.

- Он не спрашивал, откуда ты взялся?

- Нет, ему было все равно, но это хорошо, так что когда я наконец ушел из команды, он воспринял это как личное, но я думаю, что для себя он оправдал этот как «У этого парня что-то было только потому, что мы помогали ему. Он должен быть хоть немного лоялен». А я был обижен, потому что знал, что делал свою работу куда лучше, чем на 60 тыс. в год. Я работал лучше тех, кто получал 800 тыс. в год! Как они могли так со мной поступать и при этом утверждать, что я что-то им должен? Я имею в виду – и это касается не только велоспорта – что это всегда бизнес, когда ты чего-то хочешь, и всегда дружба, когда они чего-то хотят от тебя, и этим все всегда заканчивается. И я пытался хоть немного этим управлять, но это было под таким контролем, и он был настолько непреклонен, что я решил, что это не стоит усилий. И я уже особо не заботился о том, чтобы быть его другом, потому что к тому моменту я уже усвоил, что быть его другом невозможно, и я просто сказал: «К черту все. Я просто больше не собираюсь с ним разговаривать». Я мог бы быть более проницательным в плане политических моментов и подумать: «Возможно, мне не стоит делать его своим врагом…», не знаю, может, именно поэтому я здесь, но…

Продолжение следует...

THE GOSPEL ACCORDING TO FLOYD.

An interview with Floyd Landis by Paul Kimmage.