О своём отношении к допингу и о Лэнсе Армстронге Брэдли Виггинс рассуждает в одной из глав своей книги "My Time", отрывок из которой был опубликован в The Guardian.

«Если я приму допинг, я могу потерять всё».

  Меня невероятно злит, когда меня обвиняют в использовании допинга, или даже просто предполагают его использование. Это всё равно, что обвинить кого-то в том, что он мошенничает на работе. И я постарался объяснить это Эрве Бомбрёну (Hervé Bombrun), журналисту L’Equipe. Мы с ним хорошие друзья, к счастью, мне удалось донести до него мою точку зрения и избежать при этом удара по лицу.

Он спросил меня:

- Чего ты злишься? Ты всё правильно говоришь, но…

- У тебя есть дети?

- Да, я женат, у меня есть дети.

- А что если бы я сказал, что это не твои дети?

- Что ты имеешь в виду?

- Что если бы я сказал, что у твоей жены была интрижка, и она была беременна от кого-то другого?

- Нет, они определённо мои. Я знаю, что это мои дети.

- Ну, нет, а я так не думаю.

Он в растерянности уставился на меня, и я объяснил:

- Смотри, ты злишься, правда? Тебе хочется выйти и драться. Так и мне люди говорят, что я обманываю, и это вызывает во мне гнев.

- О, да, чёрт возьми.

  С течением времени причины, по которым я никогда не употреблял допинг, становятся всё более важными. Это касается моей семьи, жизни, которую я построил, и того, как бы я чувствовал, если бы жил и знал, что есть вероятность быть пойманным.

  Вопрос не в том, почему я не принимаю допинг, а в том, зачем мне его принимать? Я точно знаю, почему я не использую допинг. Начну с того, что в отличие от большинства парней я пришёл в профессиональный велоспорт совсем из другой среды. Отношение к допингу в Великобритании отличается от того, что есть на континенте, когда гонщики типа Ришара Виранка могут принимать допинг, потом их ловят, дисквалифицируют, а они возвращаются обратно и становятся национальными героями. В британском велоспорте совсем другая культура. Британия – страна, в которой допинг не принимается по моральным соображениям. Я вырос в окружении британцев, для которых олимпийские виды спорта имеют такое же значение, как Тур де Франс.

  Если я приму допинг, я должен согласиться с тем, что потенциально могу потерять всё. И это длинный список потерь – моя репутация, мой образ жизни, мой брак, моя семья, мой дом, всё, чего я достиг, мои олимпийские медали, мои титулы, Орден Британской империи, который был мне присвоен. Мне пришлось бы, отвозя детей в школу в маленькой деревне в Ланкашире, терпеть косые взгляды всех, кто считал бы меня мошенником. Они бы говорили, что я выиграл Тур де Франс, а потом был пойман.

  Все мои друзья связаны с велоспортом, вся моя семья. Моя жена организует гонки в Ланкашире, у меня есть собственная гонка, люди приходят и платят по 40 фунтов каждый, чтобы принять в ней участие. Семья Кэт работает в велоспорте более 50 лет, я принёс бы им позор и унижение. Мой тесть работает в британском велоспорте, я никогда бы не смог больше показаться ему на глаза. И дело не только во мне. Если бы я принял допинг, я подставил бы под удар компанию Sky, которая спонсирует весь спорт в Великобритании. Я подставил бы Дэйва Брэйслфорда и Тима Керрисона, моего тренера.

  Проблема в том, что обвинениями они подрывают всё, чего я достиг. Поэтому я злюсь. Мы говорим только о спорте. Спорт не перевешивает по значимости всё то, что есть у меня в жизни. Победа на Тур де Франс любой ценой не стоит этого риска. Всё сводится к тому, почему я гоняюсь на велосипеде. Я делаю это, потому что люблю, мне нравится выкладываться и много работать. Я занимаюсь им не ради возможности путешествовать.Я скромный парень, который предвкушает, как поведёт сына на тренировку по регби после Тура. Если бы я почувствовал, что мне нужен допинг, я бы завтра же остановился и переключился бы на 10-мильные разделки в своём клубе, на поездки в кафе по воскресеньям и пошёл бы работать в «Теско» расставлять товар на полках.

  Я не следил за всеми подробностями дела Лэнса Армстронга, но я знаю основное - он не опротестовывает обвинения, выдвинутые против него (хотя всё ещё заявляет о своей невиновности), титулы победителя Тура у него забрали, в книге Тайлера Хэмильтона есть убийственные свидетельства, отчёт USADA по делу US Postal показывает, что он использовал самый продвинутый допинг.

  Независимо от того, что я говорил на протяжении нескольких лет, по поводу него у меня всегда были подозрения. Когда появились эти новости, я почувствовал себя ребёнком, который понял, что Санта Клауса не существует. Это шокировало, но не стало большим сюрпризом. Когда он вернулся в 2009, он начал играть для меня более важную роль, потому что он стал моим соперником. В 2009 было ясно, что многие из топовых гонщиков в лучшие годы карьеры Лэнса не были чисты.

  Многих, кто финишировал вторым после него, потом поймали, и даже нескольких, кто становился 3-м, 4-м или 5-м. Но когда он вернулся в спорт, мне он понравился. Он выглядел более расслабленным, казалось, он вернулся не ради побед. Он был великодушен, защищаясь в гонках, он был очень вежлив, подбадривал меня. Я думал, что бы ни случалось в прошлом, пусть там останется, меня это не касается. В то время я считал, что возвращение Лэнса – хороший знак для спорта. Без достижений Лэнса на Туре, Livestrong, его фонд помощи больным раком не имел бы столь большой резонанс и, возможно, не смог бы справиться со всей работой, которую он делал. Без Лэнса велоспорт не был бы так популярен. Лэнс придал ему класс. Сам факт его возвращения поднял уровень велоспорта, он был на обложке Vanity Fair, а это совсем не велосипедный журнал, что показывало, насколько он привлёк внимание к велоспорту.

  Конечно, я тогда не знал, что через 8 или 9 месяцев я буду лицом к лицу бороться с ним за место на подиуме Тур де Франс. Тогда я был рад, что никогда не критиковал его. Мне нужно было ехать с ним и всеми, кто его окружал, гонку. Я знаю, каким может быть Лэнс, если наживаешь в нём врага. Мы видели это в прошлом. Он мог бы сделать мою жизнь очень трудной.

  Но если окажется, что он принимал допинг в 2009 и 2010, тогда он может идти на ***. До этого времени он так поступал не один, но с тех пор как он ушёл из велоспорта в первый раз, этот спорт изменился. После 2009, то, что Лэнс делал или не делал, касается каждого, потому что спорт совершил настоящий рывок, Garmin и другие команды открыто говорят о том, что едут чистыми. В конечном счете, я в том году финишировал на Туре 4-м, проиграв Армстронгу, который занял 3-е место, 38 секунд. Этот шанс попасть на подиум Тура мог быть у меня единственным.

  Что касается моего взгляда на события сейчас, когда у меня есть жёлтая майка, теперь на меня давят вопросами по поводу допинга, хотя я никогда его не принимал. Мне задавали вопросы на Туре, и я должен был отвечать. Поэтому я злюсь на Лэнса за то, что он сделал. Получается, что он исчез, а на все вопросы должен отвечать я. Это очень, очень меня злит. И где он теперь? Катается по миру, занимается, чем хочет. Но мы, те, кто остаётся в этом спорте сегодня, мы должны отвечать на все вопросы.

  Такое чувство, что Лэнс облил грязью спорт, а мы должны всё вычищать, потому что его в спорте больше нет – он не управляет командой, не присутствует на гонках как другие гонщики прошлого, например, Шон Келли, Эдди Меркс. Он отошёл от всего, чем занимался раньше. Он продолжает делать заявления, что он ни при чём, что всё это вендетта, что всё, что было сказано – это ерунда. Но, судя по нынешнему положению дел, я выиграл больше выпусков Тур де Франс, чем он.

  Если меня спросят, что я чувствую по поводу всего случившегося, я отвечу – сильнейшую ярость. Именно мы, живущие сейчас в этом спорте, должны собирать всё по кусочкам. Это нам приходится участвовать в велогонках, мы должны сидеть перед прессой и стараться убедить их в своей невиновности. Они разгромили офис и ушли, а мы пытаемся всё привести в порядок. Я делаю то, что должен и надеюсь только, что если я буду продолжать выступать как в этом году, выигрывать гонки и доказывать, что мы чисты, то тем самым мы будет создавать наследие для гонщиков, которые придут за нами.