Верона. Арена. 10 июня 1984 год

  Я хотел видеть Мозера. Хотел видеть его вживую и, возможно, урвать себе его автограф. Я хотел увидеть его победителем. Месяцами я отмечал ту дату на календаре, папа пообещал отвезти меня, мама подтвердила, что согласна. Это был мой подарок - я хотел приехать в Верону на решающую гонку с раздельным стартом, на последний этап Джиро д'Италия, финальный спор моего героя и француза Финьона.

  Я помню насколько жарким, почти невыносимым, был тот день, и я, играя, представлял, как это - быть профессиональным велосипедистом, я представлял усталость гонщиков, вынужденных педалировать под этим палящем солнцем. Представлял их пот и пытался сосчитать в уме, сколько бачков воды должен осушить каждый гонщик от старта до финиша.

  Я вижу себя там, я был в восторге от красоты Арены, но меня полностью поглотило желание занять место рядом с финишем, в первой шеренге, чтобы рядом никого не было, чтобы я мог видеть все вокруг.

  Я бежал, бежал рядом с родителями, которые, как мне казалось, шли очень медленно, и боялся, что все лучшие места уже будут заняты.

  Я следил за всей Джиро по телевизору, не пропустил ни одного этапа. Каждый день 4 часа я проводил на диване, болея за Мозера, а потом бросался в седло велосипеда и ехал, представляя, что на моих плечах розовая майка.

  Даже сейчас, те кто видел Джиро д’Италия 1984 года, рассказывают о ней, как о красивейшей гонке, напряженной и впечатляющей - Мозер против Финьона, Италия против Франции, мой герой против гонщика, который, тем не менее, очаровал меня своей артистичностью и необычным взглядом из под странных круглых очков. Я помню, что этот француз за 2 дня до эпилога совершил замечательный подвиг, атакуя в одиночку в Доломитах, и вырвал розовую майку у Мозера, который доминировал до этого момента. Но в тот день в Вероне должен был решиться исход Джиро, Финьон имел достаточное преимущество, более минуты, но Мозер разделку проходил гораздо быстрее. Я был уверен, что победит он, я пришел туда, чтобы увидеть это.

  Чтобы посмотреть разделку от начала до конца, надо действительно болеть велоспортом, гонщик за гонщиком, каждые две минуты, начиная с последнего в классификации и заканчивая розовой майкой. Многим это покажется скучным, но я не заскучал ни на минутку. В руках я держал страницу из «Газетта делло спорт» с расписанием стартующих, содержащую их имена и их номера, я следил за всеми с позиции в конце толпы и, спасибо локтям, в итоге мне удалось занять хорошее место.

  Гонка с раздельным стартом – это возрастающий шум и нарастание эмоций: начинается как бы вполголоса, демонстрируя усталость гонщиков менее известных и наиболее удаленных от первых в классификации, и потом надвигается море. Море шума и море народа, море напряжения и ожидания, море энергии и море желания.

  Я считал гонщиков, одного за другим, подготавливая себя к моменту, когда должен стартовать Мозер. И вот он, шум, который дал мне понять, что мой гонщик совсем рядом, миллиарды ног, стучащие по земле, сотрясая заграждения, руки, поднятые к небу, и кричащие болельщики. Лопасти вертолета над нами и мне показалось, что я нахожусь в фильме.

  Прежде чем увидеть его, я услышал волну нарастающего шума, который, казалось, разбивается о меня, сопровождая этого человечка в седле особенного и очень странного велосипеда, конь из железа и стали с линзообразными колесами, я видел подобный велосипед только по телевизору.

  Вспышка. Шшшшшшшш… Легкое дуновение ветра, вот он на подходе и вот уже проехал, только мгновение, и тогда я понял, что вот она цена всех месяцев ожиданий и часов, проведенных под палящим солнцем, когда испытываешь дикую жажду. Все только ради этого момента и этого шума. Никогда не забуду взгляд Мозера, когда он промчался рядом: низко опущенная голова для аэродинамики и высоко поднятые глаза, следящие за дорогой, гримаса напряжения. Я понял сразу, что он побеждает, что поедает секунды преимущества Финьона, что он летит, чтобы забрать свою розовую майку в этот самый важный день. Я не нуждался в том, чтобы услышать его победные крики в динамиках, я не нуждался в том, чтобы видеть финиш Финьона несколькими минутами позже с лицом того, кто потерял все и злым взглядом старого профессора.

  Cразу после толпа, толчки и сильная рука папы, который боялся потерять меня и хотел скорее переместиться к подиуму, на котором Мозер уже поливал всех шампанским. Он был одет в розовое, цвет, который в тот момент мне казался самым красивым в мире.

  Возможно, та детская любовь к розовой майке расцвела таким образом. То желание достичь её, та бредовая мечта, то благоговение перед самым красивым символом - я разглядывал Мозера в этой замечательной майке и в то же время представлял себя на его месте. Приблизиться к моему герою было невозможно, было очень много людей, огромная толпа. Мама с папой провели меня за сценой награждения и потом, пытаясь найти нашу машину, мы увидели желто-черный автобус Рено, автобус команды Финьона. Я остановился, решил подождать его, меня привлекал его магнетический взгляд и манера езды. Я хотел его видеть, но вынужден был удовлетвориться его быстрым взглядом из окна автобуса, несколько секунд он посмотрел на меня из под своих очков. Потом он резко задвинул шторки. Он был очень зол, чтобы оставаться вежливым французом.

  Потом я нашел его, француза с круглыми очками. Я открыл в нем своего поклонника, он уже завершил карьеру гонщика, а я только начинал ездить в голове пелотона, но каждый раз, когда мы встречались, он пожимал мне руку и говорил комплименты. Я открыл в нем друга, человека, способного быть рядом и оставаться всегда вместе со мной, без боязни, без стыда – когда весь мир тыкал в меня пальцем, и я чувствовал себя особенно одиноко.

  Я страдал от его болезни, его опухоли, его медленного угасания, восхищаясь его силой, с которой он боролся до последнего вздоха. Я плакал, прощаясь с одним из величайших представителей велоспорта. Мне хотелось бы рассказать ему о том эпизоде, схватке на Джиро 1984 года, о моих детских эмоциях и посмеяться с ним над этим. Я бы хотел рассказать ему, насколько мне была интересна его манера езды. Но я не сделал этого, кто знает почему, но эти несказанные слова всегда будут вызывать у меня угрызения совести.

  Не могу не рассказать о том моменте, когда родилась моя любовь к велоспорту. Я не выбрал его, я его просто нашел в себе. Если вспоминаю мои первые игры, мне приходит в голову все, что связано с колесами: в детском саду другие дети были заняты солдатиками и Биг Джимом, я же смотрел только на ветхий трехколесный велосипед, на котором нарезал бесконечные круги во дворе. Когда мама приходила за мной в четыре часа, воспитатели говорили: «Синьора, попробуйте вы снять его с велосипеда». Дома было то же самое: трехколесный велосипед (правда, более красивый, чем в детском саду), потом велосипед, унаследованный от кого-нибудь из выросших двоюродных братьев. Я часами гонял на нем по дому или в саду, и никак не хотел слезть с него. И возможно, если хорошо подумать, с того велосипеда я еще так и не слез.

  Гонять на велосипеде для меня было чем-то естественным, и игрой, и развлечением, и необходимостью. Многие мои коллеги начинали ездить под влиянием отца или дяди-гонщика, я - нет. Мой папа любил велоспорт, что, впрочем, нормально для провинции Варезе, но в своей жизни никогда не ездил на велосипеде, у него был гоночный Леньяно, которому я дико завидовал, но он был постоянно закрыт в гараже, неиспользованный ни разу.

  Я сам сел на велосипед, и в нем мне нравилось все: воздух, что развевает волосы, шум колес. Бабушка рассказывала, чтобы я хорошо вел себя и прекратил плакать, достаточно было посадить меня на стульчик своего велосипеда и проехаться по городу.

   Никогда не забуду день, когда мне исполнилось пять лет. Мой папа всегда работал очень много, просыпался каждое утро в четыре часа, и работал мясником до восьми вечера, даже когда магазин стал его собственностью, и он мог принять на работу кого-нибудь другого. Он работал в Дайраго, в десятке минут от нашего дома в Кассано Маньяго, на дороге был велосипедный магазин, что привлекал мои мечтательные взгляды, когда я проходил мимо.

  В тот вечер папа пришел домой позже обычного, помню его голос, он звал меня со двора. На багажнике его машины Фиат Регата стоял гоночный велосипед, голубой, марки Асперже, так похожий на те, что я видел по телевизору.

  Мой первый велосипед.

  После него у меня их было множество, и я все их оставил, ревностно охраняя в своем гараже. Мне не хватает только его, моего Асперже, моего первого велосипеда. Мама передарила его нескольким родственникам и, возможно, он умер в чьем-то гараже, но чего бы я только не отдал, чтобы найти его, он бы стал для меня самым лучшим подарком.

  Этот велосипед для меня был игрой новой и очень ценной, и даже больше - первые ночи я спал с ним, чистил и чистил его с маниакальным упорством. Однако, не мог его использовать. Мне было всего пять лет, и мои ножки были еще очень худые и маленькие, папа купил мне велосипед с самой маленькой рамой, но и она оказалась для меня большой. Прежде чем начать кататься на нем, я вынужден был ждать более года. В этот год ожидания я часами ласкал его взглядом и представлял, каким счастливым буду в тот день, когда опробую его.

  Несколько раз я убеждал папу поднять меня и усадить на седло, я держался за стену и, вытянув ноги насколько возможно, пытался хотя бы чуть-чуть достать педали. Оставался так на полчаса, пока кто-нибудь не решал, что достаточно и не снимал меня, потому что сам я слезть, конечно, не мог. Помню, как один раз, развлекаясь таким образом, я упал – это было мое первое падение, за которым последует множество других, а первое случилось во дворе моего дома, когда я даже не ехал.

  Потом, однако, мой маленький Асперже я использовал непрерывно, думаю, что на этом велосипеде я намотал больше километров, чем на всех последующих. Я буквально умотал его. Не было дня, чтобы я не нашел времени прокатиться, и после первых запретов и криков даже мама успокоилась, я катался на нем и в дождь, пусть даже я мог проехаться всего несколько минут.

  Тот велосипед был моей компанией в моих первых шагах гонщика, для меня те гонки были замечательной игрой, но они давали мне возможность называть их «тренировки». Я всегда был в седле велосипеда, пытался подражать гонщикам, которых мы с папой видели по телевизору. Мне до безумия нравился Мозер, может быть, потому, что он всегда выигрывал. Я видел, как он, покрытый грязью, финиширует на Рубэ. Я завидовал ему и гнал, когда лил дождь, потому что хотел вернуться домой промокшим и грязным. Самыми лучшими для меня были вечера, когда дороги становились мокрыми, и я пытался проехать все лужи, чтобы промокнуть насколько возможно. Даже мама вскорости отказалась злиться.

  Велосипед был моей жизнью, дороги рядом с домом скоро стали для меня очень короткими: по телевизору я видел подъемы, горы и огромные шоссе и понимал, что они составляют настоящий велоспорт. Дороги же Кассано Маньяго – очень маленький мир даже для одного ребенка, что летает на крыльях фантазии. Но это были мои дороги, и сейчас это тоже так, сегодня мои тренировки повторяют первые, что я проезжал ребенком в седле моего Аспреже. Поменялось все, расширились горизонты, и я узнал мир, но дороги около моего дома и моя земля остаются по-прежнему самыми красивыми в мире.

  Мой классический маршрут пролегал по главной улице кладбища моего города, 500 метров в одну сторону и 500 метров обратно, как будто гонка на время, но там не было потока машин, которые мешают. Первые годы мои боялись оставить меня одного, и все вечера моя мама садилась на бабушкин мопед и сопровождала меня: она впереди, и я за ней, имитируя аэродинамическую позицию гонщиков, увиденных по телевизору. Мама смотрела в зеркало и поворачивала голову, а я себя чувствовал настоящим гонщиком. Потом родители поняли, что моя дорога на кладбище неопасна, и я начал свои тренировки без сопровождения.

  В один из дней, когда мне было семь или восемь лет, я впервые увидел гонку с раздельным стартом на Джиро д’Италия, те необычные шлемы и странные велосипеды оставили внутри меня странное возбуждение. Должен же и я так попробовать. Итак, вперед, подлетая к кладбищу, и потом при въезде на его территорию опускаю голову вниз, почти на рукоятки, чтобы сократить поток воздуха, и со всей силы вперёд, чтобы набрать максимальную скорость. В конце кладбища недалеко от входа жила семья Микаэлы, девочки, которую я еще не знал, и которая потом стала самой важной в моей жизни. В один из дней ее дядя припарковался рядом с этой дорогой у кладбища, которую я использовал как трек. Я педалировал как сумасшедший, смотрел на рукоятки руля, а не перед собой и не увидел его машину. Бум. Я влетел по полной. Страшный удар - я свалился на землю, и, надо сказать, случай был еще тот. Чтобы посмотреть, что случилось, из дома Микаэлы мгновенно вышли все. Помочь мне взялась бабушка, она сразу поняла, что я сильно грохнулся и мне очень больно, и немедленно предупредила моих родителей, слава богу, мы жили в небольшом городке, где все знают друг друга. Я оказался в отделении неотложной помощи, потому что, не понимаю как, но от падения у меня оторвался палец. Шрам, 4 стежка, виден и сейчас. Но прежде всего, я чувствовал огромный стыд, потому что упал как идиот, и меня все видели. Микаэла всегда говорит, что не помнит тот день, но я ей не верю, и она тогда смеялась.

  Даже теперь я не думаю о велосипеде как о работе. Мне кажется, я никогда не перестану развлекаться, и мои городские тренировки в качестве профессионала не сильно отличаются от тех, на моем Асперже. Только изменилась мотивация игры. В 6 лет я проводил больше времени в седле, предпочитая не делать домашние задания, и моя семья поняла, что я вряд ли откажусь от моего любимого занятия. Мой дядя знал партнера «Спортивной Группы Сан Пьетро», компании в Кассано Маньяго, в которой была команда маленьких велосипедистов. В один миг я стал гордым обладателем своей первой спортивной экипировки - тяжелейшей шерстяной рубахи, которую я ревностно храню и сейчас в качестве символа моего входа в мир гонок. Мой велосипед перестал быть только велосипедом для гонок на кладбище, где меня сопровождал бабушкин мопед, он стал более серьезным спутником в мире первых гонок, первых потерь и первых разочарований.

  Я не боялся затеряться, гонять на велосипеде для меня было обычным делом, и я даже не думал, что другие могут быть сильнее меня. Мало что изменилось, я продолжал свои одиночные заезды в сопровождении мамы, а в воскресенье утром я ездил с другими детьми, которые, как и я, обожали велосипед (но где же они пряталсь до этого дня? Я их не встречал раньше).

  Для меня мало что изменилось, но для моего отца изменилось все. В один из дней, когда я возвращался с одной из первых гонок, в которой я чувствовал себя ужасно уставшим, он сказал мне: «Если ты хочешь стать гонщиком, хорошо бы понять первое правило: велосипедный спорт - это тяжелая работа и самопожертвование. Запомни и никогда не забывай, иначе, лучше брось все это».

  Такой мой отец. Мужчина, что говорит мало, но может подчинить тебя взглядом. Его наставления всегда были очень строгими. Ему как велоболельщику нравилась идея, что его сын гоняет на велосипеде, но от меня он требовал всегда максимум серьезности и максимум обязательности. Это он научил меня маниакальному вниманию к деталям, которое сейчас является одной из моих сильных сторон, полного уважения к телу и кропотливой точности в планировании тренировок и выполнении их любой ценой.

  Я сразу уяснил цену моих жертв. Если один из моих одноклассников устраивал вечеринку по поводу дня рождения, я мог пойти, но не должен был есть чипсы и пить газировку. Если в субботу вечером в нашей школе для детей организовывали что-то интересное, а у меня на следующий день была гонка, я оставался дома. С самого начала я уяснил, что гонщик вечером ложиться спать рано. Всегда. Но я не забуду никогда летние вечера, когда солнце еще достаточно высоко, а я лежу в кровати с опущенными шторами и слушаю крики других детей, играющих на улице. «Это», - говорил папа, - «жизнь настоящего велосипедиста»

  Я никогда не поступлю так со своими детьми. Но я так же уверен, что если бы он не наставлял меня, сегодня я бы не рассказывал свою историю. Эти запреты не были для меня слишком уж суровыми, потому что, несмотря на мой небольшой возраст, я решил пойти по этому пути, и когда я видел, что другие дети едят вкусные куски торта или пьют «Кока-Колу», то закрывал глаза и думал о своем будущем, возможно, окрашенным в розовое. Мой отец внушил мне со всей серьезностью ценность, наиболее значимую для всех: упорство на пути к цели, которую ты выбрал, как бы трудно не было. Спасибо ему за это, от начала и до сегодняшнего момента я был гонщиком: он сопровождал меня на гонках, давал советы, подбадривал меня своей гордостью. С ним, будучи ребенком, я мог заезжать на те подъемы, которые потом станут театром моих побед: Априка, Мортироло, Стельвио.

  С одной стороны он был твердым и бескомпромиссным, но с другой - он дал мне все. Наш дом не был полон богатства, но мы не чувствовали нужды, хотя всегда знали цену деньгам и работе. Напротив, на велоспорт папа тратил много: последняя модель шлема, лучшие велотуфли, самый дорогой велосипед. Его Иван, его маленький чемпион, должен иметь самое лучшее.

  Я ему не сказал ничего, потому что мы оба немного медведи, но никогда не устану благодарить его за то, как шло мое взросление.

  Мама относилась по-другому - я был ее малышом, и моя сумасшедшая любовь к велосипеду для нее выглядела помехой моим возможностям, потому что не давала мне учиться. Папа сопровождал меня в гонках и занимался моими тренировками, о школе он особо не заботился. Маму же всегда интересовала эта сторона, и она часто посещала школу, чтобы поговорить о моей успеваемости с учителями. Она боролась со мной длинными вечерами: «Иван, да слезь уже с этого велосипеда и иди делать уроки». «Конечно мама, только 5 минут»

  Её образ, когда она звала меня из окна, её спокойный голос, ее забота о том, что я постоянно нахожусь на велике, и посему невнимателен в обучении. Об этом я думаю постоянно с нескончаемой нежностью, ее образ ношу в сердце.

  Я часто говорю с мамой. С момента, как ее не стало, прошло 7 лет, в течение которых жизнь дарила мне много замечательного. С каждой победой, каждой достигнутой целью мне всегда хочется посмотреть туда, в небо, чтобы встретить ее взгляд. Я думаю, она гордилась бы своим ребенком, мне нравится так думать. И мне хочется сказать ей: «Мама, видишь, как я изменился?»

Продолжение следует...

Перевод Натальи Моревой.