Глава 8. Страсбург. 30 июня 2006

  10:30. «Иван, собирай чемодан. Ты возвращаешься домой», - Риис был серьезен, глаза увлажнены. Лицо человека, который никогда не хотел бы произносить этих слов. 

  Всё было закончено. У меня осталась пара часов, чтобы собрать свои вещи и сесть в машину, которая увезет меня с Тура. Изгнанный. Я вручил миру, голодному до сильных впечатлений, мой опущенный взгляд, склоненную голову, руку, прикрывающую глаза от многочисленных вспышек камер, выстреливающих прямо в меня – вид побежденного спортсмена. Одинокого человека.

  Днем позже должен был начаться Тур де Франс, в котором я был заявлен участником и мог попробовать выиграть, и он начнется без меня. Скандал Операции Пуэрто (Operacion Puerto), который дал первые сигналы несколько месяцев назад на Монте Бондоне (Monte Bondone), наконец взорвался, накручивая меня на свои спирали стыда и обвинений.

  Могу сказать, что тот месяц, между финишем Джиро д’Италия и стартом Тур де Франс пролетел быстро и спокойно. Я поучаствовал в некоторых гонках, дабы показать розовую майку и, прежде всего, чтобы подготовить себя к французской гонке: я хотел выиграть её. Я был одержим желтой майкой. Журналы, посвященные Фуэнтесу, прекратили публикации, и я подумал, что со мной все будет хорошо и ничего не случится. Но всё произошло непосредственно в последние дни перед Туром.

  Я был в машине на пути к Страсбургу, слушал радио на иностранном языке (французском, испанском, кто сейчас вспомнит?) и в один момент я услышал имя Эуфемиано Фуэнтеса, а следом моё вместе с именами других двух-трех гонщиков. Первый сигнал готовой разразиться бури.

  Впервые я приехал в Страсбург и сразу же был отброшен назад сообщением испанского радио Cadena Ser, которое рассказало о горячем досье, содержащем имена лучших гонщиков (там было и мое имя), нацеленных на вершины Тура накануне вылета. Я старался сохранять спокойствие, старался не думать. Но я не чувствовал земли под ногами, как будто находился в самом страшном кошмаре.

  Утром 30 июня я тренировался с моими товарищами по команде: руки на руле, а мысли в другом месте. По радио я услышал приказ немедленно вернуться в гостиницу. Бомба взорвалась. Это проклятое досье находилось в руках организаторов, и я не мог стартовать. В кабинете Фуэнтеса были найдены пакеты с кровью, и каждый из них был подписан псевдонимом, который позволял распознать реального хозяина. На моих пакетах было написано «Бирилло»: это кличка моей собаки. Я вернулся в отель, Бьярне Риис ждал меня, белый как труп. «Иван, собирай чемодан. Ты возвращаешься домой»

  Я сразу подумал о своей защите. Как только я остался один в номере, я позвонил Массимо Мартелли, моему адвокату из Крема. «Иван, не уезжай оттуда. Я возьму машину и приеду: проверю каждый лист, изучу каждое обвинение. Я дам тебе возможность стартовать».

  Риис был непоколебим: «Ты не можешь оставаться здесь, ты должен уйти немедленно». Машина CSC отвезла меня до Базилеа (Basilea), половину пути. Там меня ждал Массимо: я должен был добраться до дома вместе с ним. Сюрреалистическое путешествие, километры без единого слова, он старался успокоить меня: «Ладно, Иван, увидишь, что мы все исправим».

  Я же думал только о том, как встречусь с женой, как буду смотреть ей в глаза, признаюсь во всем и скажу что предал её доверие. Сюрреалистическое путешествие. Когда мы добрались до Швейцарии, Массимо остановился на одной из площадей и потом, глядя мне в лицо, закричал: «У них нет причины запретить тебе стартовать, они не делали анализы и не проверяли кровь. Сейчас мы с тобой сядем в машину, вернемся в Страсбург, и завтра ты стартуешь». Но был Риис, который прогнал меня, и я решил уйти без лишних осложнений: «Массимо, отвези меня домой». Взял телефон, позвонил Микаэле. «Любовь моя, я возвращаюсь». «Я жду». Массимо высадил меня около дома и сразу уехал. Я выдохнул и вошел. Сантьяго и Домитилла спали. Микаэла сидела на диване, смотрела на меня: «Иван скажи мне только одно. Это все правда?» «Да. Это правда».

  Этот момент стал низшей точкой падения и, в то же время, чертой, подведенной подо всем, что уже случилось. Тишина неимоверной тяжестью опустилась на мои плечи, оставляя меня опустошенным и очень, очень легким.

  Мы проговорили всю ночь. Я понял, что бы ни случилось, моя Микаэла останется на моей стороне. Я плакал от обретенного спокойствия и благодарил Бога за то, что дал мне возможность встретить такую женщину как она. Именно в тот момент я понял, что поднимусь, вернусь в пелотон, что я не умер. Без Микаэлы, всего, что было после этого ночного разговора, просто никогда бы не случилось. Без Микаэлы я бы не был Иваном Бассо. Я бы не был собой.

  Эуфемиано Фуэнтеса в окружающей среде знали все: он годами был социальным медиком от Келме (Kelme), мы постоянно видели его на гонках, он был узнаваемым лицом. Мои контакты с ним начались в 2002. Мы встретились на Канарах, где я находился в отпуске. Провели вместе вечер, разговаривали обо всем: о велоспорте, семье, общих друзьях. Я прекрасно помню, как он мимоходом сказал о методе, по которому гемотрансфузия осуществляется без риска для здоровья спортсмена. Эти переливания дают в гонке значительное преимущество по производительности. Но тогда эта встреча не имела продолжения, так как данный метод невозможно применить к спортсменам, живущим далеко от Испании. Кровь нельзя хранить долго, и поэтому ему необходимо встречаться со спортсменом каждые 20 дней. Я, тем не менее, раздумывал над идеей съездить к нему, чтобы оставить кровь.

  В следующий раз мы встретились в январе 2005. Он искал меня. В моем окружении знали, что моя мама умерла от рака, и что я обращался к Лэнсу Армстронгу, просил его ассоциацию помочь, насколько это возможно, сохранить ей жизнь. Дочь Фуэнтеса, красивая девочка, боролась с опухолью глаза: и её отчаявшийся отец позвонил мне с просьбой о помощи в надежде, что, возможно, среди моих контактов есть кто-то, кто поможет сохранить жизнь его дочери. В то время мы созванивались часто, но мне не удалось ничего сделать для него и его ребёнка. Во время одного из тех разговоров Эуфемиано сказал: «Сейчас кровь может храниться десять лет, и нет необходимости посещать Испанию 2 раза в месяц. Подумай об этом: и если захочешь, звони, мы всё запланируем».

  Мой мозг, занятый мыслями о желтой майке и затуманенный желанием выиграть Тур, начал действовать, стирая плохие мысли и убеждая меня, что, в конце концов, ничего плохого не случится. Я делал все, чтобы отодвинуть эту мысль, но он возвращал мне её регулярно, как дьявол-искуситель, точил как короед. И, в итоге, он победил. Итак, я должен выиграть Тур де Франс, и должен сделать это немедленно.

  Страсть поразила и ослепила меня. Я ничего не видел и не думал больше ни о чем. Предыдущий Тур я закончил на втором месте подиума позади Лэнса Армстронга, и это подавляло мое сопротивление. Это он, Лэнс Армстронг, был королем, на подиуме он взял микрофон и обозначил меня своим преемником. Его слова бомбили мой мозг каждый день, каждую ночь, нарушая мое спокойствие, наполняя мое сердце амбициями. Эта страсть. Я должен выиграть Тур.

  Я встретился с Фуэнтесом осенью 2005. Вместе мы определили даты моих переливаний. Я заказал билеты в Мадрид в период с ноября 2005 до февраля 2006 и посетил его кабинет 3 раза. Все переливания делались в стерильной среде, в медицинском кабинете, соответствующем всем санитарно-гигиеническим нормам. Тысячи раз потом я спрашивал себя: «Почему?» Почему я пошел на это, осознавая, что делаю ошибку, осознавая, что рискую всем, своей жизнью велосипедиста и честью мужчины. Я задавался этим вопросом потом, но не тогда, когда делал.

  Тогда я понимал, что совершаю большую ошибку и иду на огромный риск, но эти мысли в итоге оказались слабее желания выиграть Тур, привезти домой жёлтую майку. И все потому, что когда я прилетал на переливания, то отключал свой разум, не видел опасности, не представлял итога, считал, что не буду раскрыт. Я не думал о последствиях, я был ослеплен. И ощущал себя замечательным, честным человеком.

  Всё дерьмо свалилось на меня в один момент без предупреждения. На следующий день после моего изгнания с Тура я сидел за столом с адвокатом. Я начал признаваться в том, что сделал, но он почти сразу меня остановил: «Я адвокат и моя задача защитить тебя. Меня интересуют документы и результаты опросов - и точка. Мы разрешим проблему, и ты вернешься в гонки».

  Я с легкостью поверил ему, человеку, который из обычного адвоката стал другом, важным человеком, моим спасением и уверенностью. Я был защищен. И в угоду этому я продолжать врать, делать ошибки и скрывать правду, я обманывал своих болельщиков, лгал людям, которые мне доверяли. Месяцами я повторял, что имя моей собаки Тарелло и никак не Бирилло, что в тех пакетах нет моей крови, что этого испанского медика я не знаю. Я стыдился как вор и продолжал этот позор. Никогда не смогу извиниться достаточно, чтобы покрыть те месяцы лжи, недостаточно будет даже десяти выигранных Джиро, чтобы заставить моих болельщиков забыть эту ложь. Я понимал, что делаю ошибку, но повторял, что, в конце концов, никто не убит.

  Я был прижат к стене и хотел защищаться. Верю, что право защищаться есть у каждого из нас, даже отметившихся в криминале. Все имеют право на защиту. Я знаю, что этого недостаточно для оправдания моей лжи, и не поможет уменьшить стыд, что я чувствовал в те ужасные месяцы. Но, возможно, этот рассказ поможет всем хотя бы чуть-чуть меня понять.

  Мои болельщики, мои люди, мои друзья имеют право знать, почему я врал, почему делал вид, что не слышу, когда моя дочь Домитилла звала собаку. Бирилло. Бирилло. Я даже хотел сдать его в собачий приют. Ужасная мысль, которую мне удалось прогнать, сейчас Бирилло чувствует себя замечательно и бегает в нашем саду, вместе со своим новым другом Гастоне.

  Я врал, потому что находился на грани. Врал, потому что хотел остаться в живых. И чтобы быть живым, мне надо было верить, что я вернусь в седло велосипеда, в гущу пелотона, с номером, закрепленным на спине. Я защищался, пока мог.

  Я пытался вернуться, подписал контракт с Discovery Channel и пару месяцев участвовал в гонках, но все было не так, как прежде. На душе лежал камень, на плечи огромной тяжестью давило знание того, почему я не сплю, почему все не так. Я пробовал наплевать, забыть и продолжал врать. Пробовал оставить за плечами то, что случилось и стать прежним Иваном Бассо.

  Но я не мог. Мы могли бы продолжать защищаться, затягивать процесс, пытаться выиграть его, пользуясь навыками моего адвоката, и в итоге обойти препятствия. Но я понимал, что это не то, что я хочу, не то в чем нуждаюсь. Я не хотел выиграть это дело. Я хотел выиграть Джиро д’Италия. Я нуждался в исцелении, в тяжелой победе. В настоящей боли, как в болезни, как при раке. Боль, что видна, которую воспримут все, кто меня знает и те, которые увидят меня на дороге. Каждый раз, когда меня, как осужденного, вызывали в трибунал CONI, в Рим, я ездил поездом. Милан Центральный, Рим Термини, Милан Центральный за один день. Вечером станция Милан не лучшее место: путешественники, дождавшиеся своего времени, оставляют место для бездомных, карманников, дилеров. Пару раз в моих поездках, когда я шел от станции к машине, ко мне приближались странные персонажи. «Эй, друг, нуждаешься кое в чём?» Считывали мою тревогу. Видели мой потухший взгляд, похожий на тех отчаявшихся, в ожидании дозы, приближающей к спокойствию. Они предлагали мне дозу по хорошей цене. И может быть, именно в те моменты я понял, что рискую упасть в пропасть, увлекая за собой все, что меня окружает.

  Я решил, что наступил момент покончить с ложью, принять реальность. Мне надо было заплатить за мои ошибки. Я нуждался в публичном извинении, в признании и в правде. Я нуждался в дисквалификации. Я сказал персонам из CONI, что решил признаться, что готов заплатить за все: без скидок, без помощи и без благосклонности.

  Потом мы созвали пресс-конференцию в Милане, были десятки журналистов со всего мира, море фотографов. Я попросил прощения, я прекратил врать. Вернувшись домой, я спокойно принял свою двухлетнюю дисквалификацию. В тот же момент ко мне вернулось потерянное спокойствие, в котором я так нуждался.

Продолжение следует...

Перевод  Натальи Моревой.